Выделяется несколько принципиально разных по своей направленности и влиянию на внутрисемейные отношения и структуру семьи периодов в истории социальной политики советского государства.

Первый период (1917 г. - середина 20-х гг. - начало 30-х гг.) часто называют временем радикального переустройства института семьи и сексуальной революции в России. Он характеризуется либеральным законодательством и легитимацией ряда запрещенных в имперский период индивидуальных, в том числе сексуальных, прав и свобод.

Советская власть декретом «О гражданском браке, детях и ведении книг актов гражданского состояния» 1917 г. утвердила единую процедуру гражданской, светской регистрации брака, отменив церковную регистрацию, бытовавшую до революции в качестве единственно легитимной и легальной. Было узаконено формальное равенство женщин и мужчин во всех сферах жизни, в доступе к работе, образованию, социальным услугам и благам. Россия была не только одной из первых стран мира, провозгласившей равенство полов, но и первой страной, в которой начала проводиться направленная социальная политика по созданию условий для реализации равных прав и равных возможностей для женщин. Благодаря этому в СССР на практике была создана одна из первых эмансипаторских в отношении женщин и детей систем социального обеспечения.

Эмансипации женщин во многом способствовали введение облегченной процедуры развода и легализация абортов. В 1917 г. с принятием декрета «О расторжении брака» процедура развода стала светской и доступной. Дела о разводах, возбужденных в одностороннем порядке, были переданы из церковного ведения в ведение местных судов. Принятый в 1920 г. Кодекс законов об актах гражданского состояния, брачном, семейном и опекунском праве упрощал процедуру развода: по взаимному согласию он происходил в ЗАГСе, а по заявлению одного из супругов – в суде. В суде дела слушались без участия заседателей, а в случае неявки обоих супругов – заочно.

Постановление Наркомата здравоохранения и Наркомата юстиции 1920 г., разрешавшее искусственное прерывание беременности в медицинских учреждениях, было первой в европейской истории практикой легализации абортов. Как бы ни оспаривали сторонники движения «prolife», это было большим шагом в эмансипации российских женщин, ибо позволяло им самим контролировать собственную сексуальность и фертильность. Надо отметить, что введение бесплатного аборта в медицинском учреждении с обеспечением «максимальной безвредности» для здоровья было благом для большинства российских женщин, живших в нужде, страдавших от сложностей быта и отсутствия постоянного и надежного партнера. Так, в 1925 г. 60,4% женщин, сделавших аборт в Ленинграде, объясняли свой поступок крайней нуждой. Как указывает Н. Б. Лебина, потребность в бесплатных абортах была столь велика, что в Ленинграде в 1924 г. вышло постановление о формировании абортных комиссий, которые устанавливали очерёдность на производство бесплатной и легальной операции аборта в медицинских учреждениях. Приоритетом пользовались работницы ленинградских заводов.

Среди эмансипаторских мер советской социальной политики в отношении женщин и детей стоит указать пропаганду и частичную реализацию освобождения женщин от «быта» (снятие и разделение с государством ответственности женщин за рекреационные функции семьи и социализацию детей). В 20-х гг. появились теоретические работы Александры Коллонтай, в которых ставился вопрос о необходимости введения специальной государственной политики в отношении семьи и женщин. А.Коллонтай, впитав феминистские идеи начала ХХ века о глубоко неравных, патриархатных отношениях в семье и обществе, предлагала отказаться от традиционных форм семьи и семейной жизни. Она писала о необходимости «революции быта», реорганизации частной и семейной жизни путем социализации домашнего труда (включении женщин в производство, оказании материальной поддержки матерям, организации общественных столовых, прачечных, ремонтных мастерских, яслей, детских садов).

Однако между революционными риториками о равенстве женщин и мужчин и их воплощением существовали значительные расхождения. При упрощении процедуры развода, неразвитости социальных служб и отсутствии обязательной и фиксированной поддержки со стороны государства женщины, особенно с несовершеннолетними детьми, были экономически зависимы от своих мужей. В городе и деревне оставленные (разведенные) матери с несовершеннолетними детьми вели нищенское существование.

Проблема усугублялась введением в семейный кодекс 1918 г. дореволюционной, распространявшейся ранее на дворян и городское сословие имперской нормы о раздельном владении супругами имущества. Однако распространение норм, защищавших ранее экономические интересы женщин привилегированных классов, на все население страны привело к неожиданным результатам. В случае развода ущемлялись интересы неработающих женщин, ибо они, не имея собственного дохода и имущества, не имели права и на семейное имущество, заработанное мужем в браке, ибо согласно кодексу 1918 г. брак не создавал общности имущества супругов. Это приводило к сильной экономической зависимости женщин (особенно с детьми) от мужей, ибо подавляющее большинство женщин в 20-х гг. не работали и не имели собственных доходов.

Ситуация изменилась только в 1926 г., когда был принят новый Кодекс о браке, семье и опеке (КЗоБСО), заменивший раздельность супружеского имущества его общностью. Супруги, не имевшие самостоятельного дохода, получали права на часть имущества семьи. Помимо этого Кодекс вводил единый брачный возраст для женщин и мужчин – 18 лет (Декрет о браке 1917 г. устанавливал возрастную норму для женщин в 16 лет, а для мужчин – в 18 лет); придавал правовое значение фактическим брачным отношениям (что, однако, привело к правовой неопределенности, так как не регулировались вопросы параллельного существования нескольких фактических сожительств или зарегистрированного брака и фактического); упрощал процедуру развода: развод производился в ЗАГСе, а не в суде, и в заявительном одностороннем порядке (второму супругу лишь сообщалось о факте развода, его присутствие при разводе было необязательным); восстанавливал институт усыновления, отмененный Семейным Кодексом 1918 г.

В целом, по мнению С. Чуйкиной, семейная идеология тех лет характеризовалась двумя важнейшими принципами: 1) декларированным стремлением к достижению равенства возможностей мужчин и женщин в профессиональном плане и равенства ответственности в семейной жизни и в родительстве; 2) принципиальной открытостью публичных дискуссий о семье, любви, сексе. Однако это было лишь декларированное равенство, ибо реалии семейных практик, при облегчении процедуры развода, вели к полному переносу ответственности за детей на женщин. Кроме того, у строящегося советского государства не было ресурсов для осуществления объявленных программ по освобождению женщин от быта и от ответственности за воспитание детей.

Таким образом, первый период в истории советской социальной политики характеризовался многоукладностью и разнообразием форм семейной жизни. Апробировались и легализовывались как разные формы семейных союзов (гражданский брак, гомосексуальные союзы, тройственные союзы, семьи-коммуны, и т.д.), так и государственные практики социальной поддержки матерей и несовершеннолетних детей.

Конец политики сексуальных свобод и социального экспериментаторства в сфере семьи, как указывает И. Н. Тартаковская, был ознаменован появлением статьи директора института Маркса-Энгельса Дмитрия Рязанова «Маркс и Энгельс против ”вульгарного коммунизма” и половой вседозволенности (1927 г.)». В этой и в ряде других официальных публицистических статей осуждались сексуальная свобода, разврат, невоздержанность; поднимались вопросы защиты прав матерей с несовершеннолетними детьми.

Однако отношение к либеральным свободам стало меняться несколько ранее, когда в 1926 г. в прессе «поднялась волна» по так называемому Чубаровскому делу – случаю группового изнасилования рабочими молодой крестьянки, приехавшей учиться в Ленинград (этот случай произошел в Чубаровом переулке в Ленинграде). В прессе появились многочисленные статьи, обзоры, отклики читателей и даже стихи, осуждавшие случившееся и требовавшие сурового наказания для насильников. К этому времени криминал в Ленинграде в основном был взят под контроль, а общество вышло из состояния анемии и стало относиться к подобным преступлениям против личности как к нетерпимым девиациям. Разгул насилия и сексуальная разнузданность, царившие в обезлюдевшем и обессиленном городе в 20-е годы, стали неприемлемы в ходе «строительства» Ленинграда как индустриального и образовательного центра советского государства. Советскому государству для осуществления проекта эмансипации женщин, вовлечения их в стремительно индустриализировавшуюся экономику, необходимо было обеспечить безопасность молодых женщин на производстве, в общественной сфере. Изнасилование, тем более групповое, принимало характер антисоциального акта, подрывающего доверие к новому социальному порядку.

Ужесточение моральных норм и ограничение сексуальных свобод сказались и на отношении к абортам. В 1926 г. были полностью запрещены аборты женщинам, забеременевшим впервые или перенесшим эту операцию менее полугода назад. Попутно, с середины 20-х гг. началась кампания против абортов, в ходе которой осуждался эгоизм нерожающих женщин, вред операции аборта для женского организма. Следующим шагом по пути ограничения доступности аборта стало введение платы за эту операцию. Отказ государства от контроля над фертильностью был связан, с одной стороны, с тотальной нехваткой ресурсов, необходимых для реализации утопичной социальной политики первых лет Советской власти. С другой стороны, можно предположить, что сам масштаб востребованности абортных операций был большой неожиданностью для настроенных вполне традиционно и патриархатно первых советских правителей и законодателей. Далее последовало введение полного запрета на аборт в советских медицинских учреждениях и уголовной ответственности за криминальный аборт для самой женщины, врача, лиц, выполнявших посреднические функции.

Так в середине 20-х – начале 30-х гг. начался второй период в истории советской социальной политики, продолжившийся вплоть до середины 50-х гг. Исследователи характеризуют его как период введения репрессивного законодательства в отношении семьи, сексуальности и ответственности женщин и мужчин за сексуальные отношения и родительство. По мнению ряда отечественных и зарубежных исследователей, введение репрессивных мер в семейную политику было связано с необходимостью увеличения рождаемости. Однако помимо этого собственно «демографического» объяснения существует и другое – «стратегическое». Советское государство стояло перед сложной задачей создания индустриальных рабочих из крестьян, ставших “новыми горожанами”. Для этого их надо было убедить в приоритетности интересов государства перед интересами индивидов и их семей. Изменение социальной политики было связано с установлением не только нового, коммунистического социального порядка, но и новой трудовой дисциплины в стремительно индустриализировавшемся обществе.

Именно в 30-е гг. получила широкое распространение малая (нуклеарная) семья. Ее появление – это своего рода «побочный» продукт сталинской индустриализации, связанный с характерной для индустриальных обществ тенденцией к индивидуализации частной жизни и масштабным миграциям. Постепенно менялся и характер внутрисемейных отношений – происходил отход от модели авторитарно-патриархатных отношений к более демократичным и равноправным, как между супругами, так и между родителями и детьми. Изменение отношения к ребенку/детям выражалось в изменениях репродуктивного поведения супругов (репродуктивный период регулировался и сужался контрацептивными практиками, а количество детей снижалось до одного-двух), а главное – в становлении семьи детоцентристского типа.

Семейная политика Советского государства эволюционировала в сторону ужесточения законодательства по пути «принудительной стабилизации семьи». Указ Президиума Верховного Совета СССР 1944 г. «Об увеличении государственной помощи беременным женщинам, многодетным и одиноким матерям, усилении охраны материнства и детства, об установлении почетного звания «Мать-героиня» и учреждении Ордена «Материнская слава» и медали «Материнство» вновь менял статус и конфигурацию и семьи, и внутрисемейных отношений. Он придавал правовое значение только зарегистрированным бракам (при этом всем лицам, вступившим в фактические брачные отношения в период с 1926 г. по 1944 г., предписывалось зарегистрировать брак, в противном случае брак объявлялся недействительным). Указ ужесточал процедуру развода: было введено обязательное судебное разбирательство при разводе, с процедурой примирения в народном суде и решением дела по существу только в вышестоящей судебной инстанции; брак расторгался только в случае признания судом необходимости его прекращения; делам о разводе стала придаваться широкая огласка (публичное судопроизводство, с привлечением свидетелей, обязательная публикация в местной прессе объявлений о слушании дел о разводах).

Указом также запрещалось установление отцовства в отношении детей, рожденных вне брака, что фактически вновь вводило понятие «незаконнорожденный», ибо дети, рожденные вне брака, не могли получить фамилию отца, даже если последний давал на это согласие. Ребенку присваивалась фамилия матери, а в свидетельстве о рождении (метрике) в графе «отец» – ставился прочерк. Как указывает исследователь семейного права М. В. Антокольская, «этот указ отбросил наше законодательство на столетие назад». Таким образом, вся ответственность за внебрачную близость ложилась на женщину и впоследствии на ее ребенка. Государство снимало ответственность за внебрачного ребенка с отцов и перекладывало ее на матерей и частично на себя, обязавшись выплачивать ежемесячные пособия на каждого рожденного вне брака ребенка. Так решался вопрос воспроизводства населения в военные и послевоенные годы.

Эти изменения в законодательстве о семье выполняли одновременно две чрезвычайно важные и амбивалентные задачи в области семейной политики (с управленческой точки зрения эти задачи были решены оптимально, с минимальными для государства ресурсными затратами): первая, практическая задача, была связана со стимулированием рождаемости в условиях войны и ликвидацией демографического перекоса полов (нехватки мужчин); вторая задача – идеологическая – была связана с потребностью стабилизации общества и постулированием (введением) семейных норм жизни малой семьи.

Вторая задача была предельно важна, ибо в условиях войны, массовых миграций, эвакуации, плена, оккупации происходил распад семей, и государство путем ограничения разводов стремилось ограничить индивидуальные свободы и индивидуальную мобильность своих граждан. С другой стороны, в военных и послевоенных условиях реальной нехватки мужчин нормой повседневной жизни становилась материнская семья, поэтому было необходимо ввести в повседневность понятие «нормальной» семьи, состоящей из отца, матери и ребенка/детей. Понятие нормы семьи задавалось через конструирование понятия неполная семья, через дискредитацию фактических браков и материнских семей, введение в повседневную практику понятия «незаконнорожденный».

Третий период в истории советской социальной политики в отношении семьи начался после 1953 г. и продлился до распада СССР в 1991 г. Он характеризовался постепенным «смягчением» практик государственного нормирования семейных и внутрисемейных отношений. Указами Президиума Верховного Совета СССР в 1954 г. была снята уголовная ответственность за подпольный аборт, а в 1955 г. разрешен аборт по медицинским и социальным показаниям. Тогда же, в 1955 г. отпуск по уходу за ребенком был увеличен и составил 56 дней до и 56 дней после родов, введен оплаченный больничный лист по уходу за заболевшим ребенком и т.д.

В таком виде законодательство о семье просуществовало вплоть до 1968 г., когда были приняты Основы законодательства о браке и семье Союза СССР и республик. В 1969 г. с опорой на эти Основы в РСФСР был принят республиканский Кодекс о браке и семье. Новое законодательство значительно упростило процедуру развода (через ЗАГС, в спорных случаях – через суд), узаконило аборт по личному выбору женщины, признало право установления отцовства в добровольном и в судебном порядке, подтвердило режим общей собственности для супругов, регулировало алиментные отношения.

В 80-х гг. были реализованы вполне «социал-демократические» меры в области социальной политики в отношении женщин-матерей: введены единовременные пособия на каждого ребенка, частично оплачиваемый отпуск по уходу за ребенком до одного года, ряд производственных льгот работающим матерям. В течение 80-х – начала 90-х гг. был увеличен оплачиваемый до- и послеродовой отпуск до 70 дней (вместо 56), продлен до 1,5 лет частично оплачиваемый отпуск по уходу за ребенком, введен отпуск по уходу за ребенком с 1,5 до 3 лет без содержания, но с сохранением рабочего стажа (дающего право на пенсию) и рабочего места, а также ряд других протекционистских мер по защите и стимулированию материнства. Эти действия советского государства можно определить как реализацию варианта социал-демократической модели социальной политики с высоким уровнем занятости и низким уровнем бедности, универсальным правом всех граждан на государственное социальное обеспечение и протекционистскими мерами по защите интересов выделенных социальных групп (в данном случае – работающих матерей и несовершеннолетних детей).

Подводя итоги, укажем, что, начиная с середины 30-х гг., в нашей стране сложился особый подход к семье, который просуществовал вплоть до начала 90-х гг. Для этого подхода были характерны следующие черты: 1) семья понималась как важнейший институт советского общества, поэтому находилась под контролем государства и партии; 2) материнство рассматривалось как важная социальная и государственная функция женщин и поддерживалось государством морально и материально; 3) государство брало на себя львиную долю ответственности за воспитание, образование, охрану здоровья детей; 4) матери несли ответственность за семью и семейный быт; 5) матери несли ответственность за детей (за их здоровье, учебу, успешную социализацию).