А  вот  вспомнился  иной  случай.  Уже  давний.  Ехал  в  автобусе.  Пассажиров  битком,  сесть  негде.  Стою,  держусь за  поручень.  А  рядом  сидят  напротив  одна  девица  не очень  приметная,  но  расуфыренная  и  полноватая  женщина  средних  лет.  Я  как  то  не  заметил  с  чего  у  них  перепалка  началась.  Но  слышу  девица  ту  женщину  нещадно  кроет.  Такая  сякая,  толстая,  бозобразная,  старая  и  еще  чего  то  там  хочет.  Та  женщина  к  такому  сценарию  была  явно  не  готова  и  не  расположена.  Чем  то  пыталась  отрезать,  но  не  получалось.  А  та  напрополую  хамюга  буквально  уничтожала  ее  словесно.  Прям  вот  портила  та  своим  видом,  настроением  ее  замечательное  мировосприятие.   И  потому  хоть  в  землю  ее  сейчас  же  зарой.  Женщина  та  от  такой  черной  наглости  совсем  растерялась.  Едва  не  расплакалась.  И  смотрит  по  сторонам  почему  никто  не  выскажется,  стерву  на  место  не  поставит.   Я  б  ту  хамящую  падлюгу  в  стекло втер.  Но  совершенно не  в  настроении  было  в  ругань  встрявать.  Просто  духу  не  хватило.  Я  так  и  стоял,  молчал.  Все  только  внутри  кипело.  И  вдруг  женщина  та  говорит  так  с  обидой  "Вот  и  мужчина  смеется".  Я  только  тогда  понял,  она  меня  приняла  за  подонка,  который  с  той  мерзостью  солидаризировался.  Там  свет  так  падал  видно  не  разглядела  она  и  показалось  ей,  что  я  смеюсь,  злорадствую.  Мне  жутко  просто  было  осознавать,  что  она при  таком  впечатлении  и  останется.  Очень  хотел  это  исправить.  Но  так  и  не  смог.  Прямо  заклинило  и  слов  никаких  подходящих  не  нашел.  Я  еще  подумал  тогда  сойду  с  ней  на  одной  остановке  и  там  все  объясню.  Но  не  получилось.  Мне  раньше  выходить  надо  было  и  автобус  переполненный  был.  Так  я  и  вышел  тогда.  И  у  нее наверно  так  и  осталось  ощущение  полной  оскорбленности  всеми.  Что  тварь  та  всеми  и  мною  поддержана  была.  Эпизод  тот  короткий  был.  Но  такой  скверный  след  оставил.  я  его  много  раз  еще  вспоминал.  И  прям  желал  что  б  время  вернулось,  что  б  только  исправить,  вмазать  той  гадине  во  что  бы  ни  стало.

А  что  искала  поддержки  она  среди  мужчин  очень  может  быть.  Ведь  от  баб   запросто  такую  "поддержку"  можно  услышать...  Это  наверно  на  уровне  инстинкта  знакомо.  Потому  вероятно   инстинктивно  она  с  надеждой  на  мужчин  смотрела.  Это  в  общем  то  довольно  закономерно.  Когда  бабе  искренне  больно,  обидно  она  к  бабе  за  сочувствием  не  обратиться.  Скорее  уж  к  мужчине.  И  действительно  в  этом  можно  ее  понять.  И  совсем  не  обязательно,  что  б  сама  стервой  была.  Стервы  то обычно  не  страдают.  Других  страдать  заставляют.

А  вот  давай  рассмотрим  с  разных  сторон.  Если  все  бабы  пагань,  а  ты  какой  то  доверяешся,  жалеешь,  солидаризируешся  тогда  неизбежно  попадаешь  в  "козлы  отпущения".  Скверный  вариант,  никуда  не  годится.  Положим  его  на  одну  чашу  весов.  Теперь  давай  представим  другой  вариант.  Все  бабы  пагань.  Но  одна  из  тысяч  человечна.  А  ты,  дабы  на  подставу  не  залететь  и  ее  за  одно  со  всеми  не  пожалеешь.  Всех  в  одну  яму.  Положи  ка  этот  вариант  на  другую  чашу.  Что перевесит?  Если  она  одна  из  тысяч   ее  поэтому  в  счет  не  брать?  Или  наоборот,  поэтому  более  ценить?

  Так  а  речь  собственно  и  не  о  доверии.   Меня  в  том  случае  крайне  задело,  что  не  смог  той  падле  врезать.  Ведь  такую  чернуху  несла,  открыто,  нагло,  демонстративно!   И  никто  ничего,  все  тихо,  вроде  все  довольны.  Ведь  такой  дозволенностью   мерзость  и  вскармливается.   И  за  женщину  ту  я  возмущался  и  скверно  очень  получилось,  что  так  ничего  и  не  смог.  Не  смог  даже  объяснить  ей,  что  совсем  не  так  ко  всему  происшедшему  относился,  как  ей  показалось.  Я  переживаю  за  то,  что  не  смог.  А  вы  здесь  убеждаете  меня,  что  и  не  надо  было  суметь.  Ну  абсурд  какой  то,  согласитесь.  А  что  доверять  им  никогда  не  следует  так  я  с  этим  согласен!   Даже  когда   понятлива  вроде,  доброжелательна  все  равно  надо  иметь  в  виду  вероятный  наскок.  При  чем  в  самый  не  подходящий  момент.   Из  них  черт  совершенно  непредсказуемо  выскакивает.  И  на  место  поставить  да  надо.  Но  все  это  не  отменяет  ведь  что  может  быть  и  вовсе  не  злонамеренна.  А  так   если  всех  без  сожаления  под  одну  гребенку  мести   получается  мы  какие  либо  проблески  человечности  в  них  сами  уничтожаем.  Так  еще  больше  и  хуже  мерзавок  будет.  Вот  ну  с  чего  вдруг  та  женщина  такая  же  мразота?  Ты  ж  там  не  был.  Все  там  без  тебя  произошло.  Я  то  хотя  бы  там  был.  Да  и  как  такая  же  мразота  может  так  мразотой  оскорбляться?   Будь  она  такая  же,   мразь  та  упала  б  там  же  где  и  встала.

Сюжет  тот  в  котором  самовластная  надсмотрщица   измывалась  над  пареньком  инвалидом   (при  уборке  здания)  я  привел  в  одном  месте.  Вот  как  «живо»  отреагировали  бабы:

«А врачи-то что говорят?»     «Какой злой мальчик, зачем он издевается над девушкой так изощренно?»     «Ваша борьба с ветряными мельницами выглядит довольно смешно, но вы сами себя поставили в такое положение, так что теперь на зеркало пенять?»

   А  это  настоящий  мужик   решительно  бабам  помогает:   

«А какая игра "выученной беспомощности" - даже слезууу пустилллл...»

Дверь с шумом открылась, брякая ведром и  швырнув швабру на стенку, в
комнату вошла  Николаевна. "Хорош дрыхать. Мне убирать  надо" громко
объявила она. Было совсем рано.  Протирая глаза, обитатели
палаты  зашевелились. Кто то уже поднялся с кровати.  "Николаевна, у
меня голова болит, всю ночь  не спала", просящее вымолвила женщина с
виду  лет тридцати, с бледным воспаленным лицом.--  Давай, давай
выспишься". Некоторые не проснулись. Николаевна подошла к одной кровати
и затормошила лежащую там женщину.—"Светка,  тебя что не касается?
Шевелись." Женщина поднялась, накинула халат и, хромая вышла из
комнаты. 

   Коридор был пустой. В других комнатах еще  спали.
Присесть было негде. Обитатели палаты  столпились возле двери. Убрав
палату,  Николаевна вышла в  коридор. "Пока не высохнет не заходить"
скомандовала она, и зашуровала шваброй по коридору. Женщины
поспешили  в стороны. 

   В пол девятого был завтрак. Столовая была  небольшая. Стояли три деревянных стола, рядом
скамейки.  Всем мест не хватало. Ели по  очереди, по несколько палат. Тем не
менее  иногда кто то оказывался без места. На сей  раз без места
оказалась Марфуша, девушка—инвалид вся поморщенная,
нелепого  телосложения, с помутневшим непонимающим  взглядом. Она
растерянно суетилась между столами. Остальные, между тем уже ели.
Ее  заметила  женщина в белом халате. "Садись, не  то с носом
останешся" буркнула она Марфуше.  Но по скольку та продолжала крутится
возле  стола, подошла и усадила, заставив кого то подвинуться. "Валя, а
что есть, тут нет ничего" ... Еду уже не подавали. Чтоб не  морочить
себе голову Валя подвинула Марфуше  чью то тарелку с недоедками, "Уже
все съели, где я тебе возьму". Марфуша долго молча  смотрела на
тарелку. Затем разрыдалась. Ушла.

  Другая палата была
маленькая и напоминала  вагонное купе. С двух сторон в два
яруса  размещались кровати. На одной из них лежал  парень лет тридцати
худощавый, бледный  с  живым, выразительным взглядом.
Облокотившись  головой на руку, он разговаривал  с  соседом  напротив
внизу. Говорили о футболе, что  показывали вчера по телевизору.
Небольшой  телевизор стоял и здесь, в комнате. Но не  работал. "Ваня, а
что там?" спросил сосед, показывая на телевизор. Ваня рассказал про
причину, чего то там не хватало. Кто то  обещал принести. "Но сделать
то можно?"—" Сделаю наверно" ответил Ваня и попросил, "Егорыч, узнай
что там на обед. И если что  чаю принеси. Егорыч пообещал и вышел
из  комнаты. 

   У Вани не действовали обе ноги. С кровати  он не
вставал. Сюда приносили ему еду, сюда  приходили его проведать. Здесь,
в этой тесной комнатушки вот уже несколько лет проходила  фактически
вся его жизнь. 

   Когда то была нормальная жизнь. Друзья, общение,
надежды... Но однажды попал в  аварию. Остался инвалидом. И
все  перевернулось. У друзей своя жизнь. Беда  никому не нужна. Сюда он
сам попросился. Не  хотел причинять лишнего страдания  матери.
И  настоял на том. 

    Оставаясь недвижимым Ваня был  общительным,
интересующимся, деятельным.  Рядом с его кроватью на подоконнике
стояли  всякие коробочки с деталями, инструменты,  паяльник, платы
радиоприемников. Он почти  всегда что то делал. 

  Довольно часто
его навещала мама. Невысокая, седая  женщина. Приносила что ни будь,
еду  или какие ни будь вещи. Сидела возле  него.  Рассказывала
про  дом, знакомых, друзей.  Ваня все с интересом  слушал, спрашивал
и  перебивал когда она начинала плакать. В  такие моменты он обычно
просил ее что то принести,  кому то что то передать. И никогда не
проявлял каких бы то ни было причин для жалости к  себе.

Самым неприятным для него была  невозможность удовлетворять
насущные  потребности. Ведь он самостоятельно не мог и  в туалет
сходить.  Вынужден был пользоваться  обслуживанием здешних работниц.
Просто  нестерпимо больно было терпеть такую помощь  от женщин. Но виду
он почти никогда не  подавал. 
Вообще выдержка его не позволяла видеть  его внутреннее состояние. Никто не знал, что  происходит в его душе.   

  В выходные посетителей было больше.  Приходили родственники, знакомые.
Но  некоторых обитателей этого заведения не  навещали почти никогда.
Никто не приходил к  Марфуше. Сюда она поступила из детдома.  Иногда
кто ни будь из посетителей обращали  на нее внимание. Ее о чем то
просили,  расспрашивали, угощали. Она к этому давно   привыкла. И в
этот раз она сидела здесь на скамейке. Рядом подсела Света. К
ней  сегодня  тоже не пришли. Обычно ее навещали мать,  сестра, еще кто
то.

У Светы были полупорализованы рука и нога.  При разговоре
сводило губы. Несмотря на это  она была красива. Какая то женщина, из
посетителей заговорила с ней.  Пораспрашивала,
наговорила  комплиментов, а затем достала
из  сумки  красивый  бело-синий поясок и  протянула Свете. "Зачем, не
надо" возразила  было Света.—"Возьми, возьми он тебе идет".  Света
поблагодарила и завязала поясок на  талии. Он действительно оказался
кстати.  Весящий большой халат сразу приобрел форму.  "Как он тебе
идет!" искренне доброжелательно  заметила подошедщая женщина с
седой  аккуратной прической. "Да ладно Вам  Полина  Михайловна", едва
смутившись ответила Света.  Полина Михайловна подсела рядом с
ними.  Погладила Марфушу, которая глядела уставившись на молодую пару,
к кому то пришедшие. "Скоро  мы тебя замуж  выдадим" съязвила в
ее  сторону, проходящая рядом Николаевна.  Марфуша сейчас же "спрятала"
взгляд. "Почему они с  нами так?!" горестно произнесла Света,
когда  Николаевна удалилась. Полина Михайловна  только похлопала ее по
плечам. 

    Учреждение это, дом инвалидов
было  небольшое. Всего тут проживали человек  пятьдесят. Обслуживали их
всего двенадцать  работающих. Одновременно, в одну смену  работали две
санитарки уборщицы, одна на  кухне и одна на кухне и в
прачечной  одновременно.
Николаевна, санитарка с надменно
тупым  выражением лица. К подопечным относилась  как  к предметам
собственного самоутверждения.  Она просто не упускала случая не унизить
кого то,  показать что ей на него(нее) начхать.  Ее напарница Татьяна, не менее циничная,  имела еще и издевательские наклонности. 

  Бездушно—циничное отношение к проживающим  здесь несчастным людям давно
стало здесь  привычным, само собой разумеемшимся явлением.

Еще  в  одной  комнате  проживал  лишь
один  человек.  Инвалид войны,  без обоих ног, передвигающийся  на
каталке.  Большая часть жизни  его прошла  перемещаясь  по
подобным  учреждениям. Звали  его  Николай  Петрович.  Здесь ему эту
комнатку дали не сразу.  Пришлось не мало за нее побороться. 

    Каждый  день  он  выезжал  от  сюда
куда то,  отталкиваясь  руками  от  пола.  Его  встречали на
улицах,  разговаривающим  с  разными,  его  возраста  мужчинами,
в  основном возле пивных. 

    9-го мая  он  прикреплял  на
потертый  пиджак  все имеющееся  награды  и  выезжал на
каталке  далеко,  где  возле  мемориала  встречались ветераны.  Туда,
в  такой  день  приходили  многие,  нафраншенные,  увешанные  регалиями,  с
семьями, со знакомыми. 

  Вспоминали, выпивали…Раз  подошел  к
нему один  пьяненький  капитан.  Предложил   пройти к ним
присоединится.  Николай  Петрович  вежливо
отказался.  Подошедший  спросил  было,  где воевал, как все
случилось.  Николай  Петрович  в  таких  случаях  терялся,  губы  дрожать
начинали.  Как  рассказывать,   с чего начинать?!  Да стоит
ли?    Подошедший, между  тем  скоро  перешел  на  описание  собственных  доблестей.  Где  бывал,
воевал.  Кем  командовал, за что  ордена получал.  Рассказом  тем он
Николая Петровича  довольно утомил.  Затем  похлопал  по  плечу,
как  старший, знающий  некоего недотепу.  И вернулся к
своим.  Больше  Николай  Петрович  никогда ни к кому не
приближался.  Останавливался  один где ни будь на удаление.  И,
уставивши взгляд  куда то в одно место   терзал  душу воспоминаниями.

   Проживающие  в  учреждение  нуждались  во многом.   Многие не  могли  обслуживать себя.  Испытывали физические  страдания.  Нуждались  в  особом  внимание.  Порой  отдельно  сказанное  слово  могло  морально,
буквально  спасти человека.  Или  морально  уничтожить.  И несмотря на то,  что  нужда в таком  внимательном,
человеческом  отношение  практически никогда не встречала  понимания,  она, тем не менее,  иногда  непроизвольно
вырывалась  наружу.

      К концу   смены  Николаевна  обычно  спешила закончить работу.  В комнате,  на сей раз  она  застала  одну
Свету.  Та , сидя на кровати,  облокотившись  на тумбочку,  что то  писала.  "Давай  выпуливай!  Расписалась тут,
грамотейка"  скомандовала  она.  Но, обычно  не  протестующая  внешне  Света,  на сей
раз  взорвалась,--"Почему  ты  так со мной разговариваешь?!  Почему это  я  должна выпуливать?!".  Николаевна,   грозно   облокотившись  на  швабру  обрушила    запас   гнусности: "Да ты кто  такая?!  Кулема  хромоногая.  Кому ты нужна?!  Спихнули вас  сюда, на  нашу  голову.  Мы  вас  обслуживаем,  так  вы  еще и
недовольны."  И  нарочито  бесцеремонно  заорудовала  шваброй.  Света  едва успела убрать  ноги.  Затем рухнула лицом в подушку  и,  захлебываясь  плакала. 

Николай  Петрович  жил  вообще  обособлено.  Мало с кем здесь  общался.  Разве что по делу.  Иногда его навещали.  Мужчины в годах,  небритые, прокуренные.  В основном это были знакомые по пивным.  Но  чаще  Николай Петрович  сам  выходил  отсюда.  Катил по коридору мимо  кухни и бытовки.  Дальше  умудрялся  спрыгивать  по нескольким  ступенькам, если некому было помочь.  На  улицах  его  можно  было  встретить  в самых разных местах. 

  На  сей раз  его  чуть не сшибла,  выбегавшая  из  бытовки  Татьяна.  Она  оживленно  болтала  о чем то с напарницами,  зачем то выскочила и едва не  сбила Николая  Петровича.  Перескочила  на  другую  сторону,  по  привычке  выругалась,--"Черт  вас  носит,  путаетесь под ногами.  И захохотала.  В унисон ей  засмеялись  обе ее
напарницы. 

  Николай Петрович уставился на них  немигающим  взглядом. Они даже смеяться перестали,--"Ты чо,  Петрович?"  Но
Петрович не реагировал, продолжал смотреть  как будто сквозь них.  Если  б они знали, что он в тот момент видел?! 

… А видел  он  небольшой  домик с  оградкой,  дерево,  закрывающее  тенью пол  дворика, петляющую  дорожку,  уносящуюся мимо других домиков к речке.  Мать,  исстрадавшуюся за него  мать.  Еще  Варьку…невесту.  Они  как  раз  собирались пожениться.  Война разрушила  все  планы. 
Взяли его в первые же  дни.  Потом  был  вокзал..  Мама  не  сдерживала слез.  Что только  не говорил он ей!.  Что вернется с победой, что  растить  ей  внуков…Варька  была рядом.  Крепко  поцеловались на  прощанье.  Из  вагонного  окна он долго видел их на перроне.  Поезд вез долго.  Потом ехали на грузовике.  Грузовик тот он запомнил лучше.  Он  несколько раз  заглушался в дороге.  Когда  остановился в очередной  раз,  никто не тронулся с места.  Все ждали, что сейчас поедут дальше.  Но тут вышел лейтенант,--"Ну чего ждете? Приехали. Разбирай
инструмент."  Вооружившись лопатами  солдаты  прошли еще  несколько  сот  метров по полю,  на котором видно было в разных  местах  таких же как они роющих  окопы.  А  дальше  была собственно
война…

Соседом  справа, в окопе  был  пулеметчик,  мужчина  уже в возрасте,  круглолицый,  с усами.  Слева, на удаление  видны были  такие же  солдаты с винтовками.  В какой то  момент впрыгнул в окоп,  рядом с Петровичем  парень. Поправил  съехавшую каску и сразу обратился: "Соседи значит, вместе  воевать будем."  Протянул руку, представился.  Звали его тоже  Николай.—"Теска  значит"--.  Они было  разговорились.  Но  послышался  свист,  команды  и  все  заняли  свои  места.    Послышались  разрывы.  Через  какое то  время  Петрович  поднял голову из окопа и увидел,  прямо на  них  ползли  стальные  чудовища.  Он невольно подался назад и уперся спиной
в стену окопа.  В это время  сзади раздался грохот.  Прямо через их головы била наша артиллерия.  Потом на какое то время притихло.  Солдаты в окопе стали выпрямляться.  "Ну вот  видишь,  уже
повоевали"  подбадривающе  изрек  Колька.  Николай Петрович  не  мог  сдержать слез и обнял Кольку. 

   Однако вскоре  опять загрохотало. Разрывы были слышны везде и  дальше  и  ближе. Земля  дрожала,  пыль с  дымом и землей  закрывала видимость.  Опять  заработала артиллерия.  Взрыв  раздался  рядом, справа.  Когда дым
рассеялся,  солдаты обернулись в ту сторону.  Усатый  пулеметчик лежал головой  на пулемете, какие то люди уже  спешили к нему. 

Все, в окопе  выставили  вперед винтовки.  Колька только  успел сказать: "Ну  началось?" Все  вокруг свистело и грохотало.  Несколько  разрывов  сразу  сотрясли землю  в окопах.  Затем грохнуло  совсем
рядом.  Петровича  отбросило в сторону,   засыпало  землей и   всем,  что осталось  от  Кольки.  Заняв  прежнюю
позицию,  оглушенный  ужасом  Петрович  лихорадочно жал на курок.  Пыль  смешалась со слезами,  ничего не было слышно.  В это время раздался  взрыв, его подбросило, а приземлился  он  на  кровать.—

  …Да,  так  он  это и запомнил.  Упал  на мягкую  кровать.  Перед ним суетились  какие то  лица.  Потом   разглядел  белые халаты,  услышал  речь и  все  понял.
Ему ампутировали обе  ноги под самое основание.  Повреждено  было почти все…

    Первую  попытку  самоубийства  Петрович предпринял  еще в госпитале.   Порезал  вены, но  вытащили тогда. 
Потом вернувшись домой  остановился как то возле Варькиного  дома.  Несмотря ни на что  не принимал мысли, что все кончено.  Долго стоял  он там,  полагая что увидит, выйдет… Не  дождался, никто не вышел.  И  тогда, в ярости на все, на себя  бегом покатился  вниз, к  речке.  Опрокинулся  лицом в воду.  Кто то заметил, вытащили.

  Один лишь человек  беду эту целиком принял на себя,--мать.  Что ей  старушке выпало, как не маялась?  Да долго и не протянула она.  Всего  через несколько месяцев  похоронил Николай Петрович маму.   Ну а затем  пошел по казенным  учреждениям…

Обо всем этом  думал Петрович, уставивши  горький  взгляд  в  обитателей  бытовки.  И еще о том,  чего
не знают эти  охамевшие тупицы! 

  Помочь  по  нужде  Ваня  обычно просил  Егорыча,  соседа по комнате.  Но тут  его  долго не было.  Ваня  попросил  проходящего  мимо  соседа с другой  комнаты. Но тот толи не понял, то ли не захотел себя утруждать  и  сказал  санитаркам.  Через какое то время  в палату зашла Татьяна с  судном.  "Ну давай.",  обратилась  она к Ване, подставляя судно.  Ваня попросил ее выйти.  "Да чо там!  Не видела я что ли.  Стыдливый"—"Выйди!"  озлоблено произнес Ваня.  Татьяна засмеялась  и заняла вызывающе  хамскую позу.  У Вани  на глаза навернулись слезы.  В этот момент  в  комнату  зашел  Егорыч.   Ваня обратился к  нему, "Помоги".  Егорыч  подошел к Ване.  Но Татьяна не уходила.  Поняв  в чем дело,   Егорыч  попросил  ее,-"Ну выйди  Тань"  Танька  наоборот  вызывающе встала напротив
и  смеясь  уставилась  на  Ваню. 
Потом, когда  экзекуция  закончилась  и  все  ушли,  Ваня  выдернул  из под  себя  простынь и  завязал на  шее.  "Нет,  только умереть!  Ни за  что  не  жить после  этого!"  Другой конец простыни  привязал к  спинке  кровати.  Попытался упасть. Не  получилось.  Только  голову  сдвинул  в  сторону  и  она  повисла в петле. .  Никаких  других возможностей не было.  Ваня  изо всех сил стягивал петлю руками.  Все  было напрасно.

   В этот  момент в комнату вернулся Егорыч.  Подскочил к Ване,-"Ты что!"--  "Отпусти!  Не  мешай!  Какая  к черту  жизнь!"—И  Егорычу  нечего было ответить на
это.

     Экстремальное  это  происшествие  не  повлияло  тем  не менее  на  циничный  уклад  проживания  в  учреждение.  Не  слышно  было  ни  намека  на  осуждение  или  извинение, ни  сожаления.  По
прежнему  доминировало  хамски-циничное  обращение с  обитателями.

    Завтрак  был  роздан, но  кто то не  пришел.  Порция оставалась лишней.  " Ну  опять  за вами бегать!  Выброшу к
черту!"  декламировала  кухонная   Валя.  " Светы  чего то  нет"  произнес  кто то.  –"Сбегай, скажи. А то выброшу"—Кто  то  пошел  узнать в сторону  комнаты.  "Вечно бегать за ними"  продолжала возмущаться  Валя.  "Черт их побери, я б их  накормила!", поддерживала ее  Николаевна. 

    С дальней  стороны  коридора  послышался  крик.  Несколько  человек побежали узнать что там.  У дверей  комнаты  стояла  Марфуша,  уставивши  испуганный  взгляд   в комнату. Подбежавшие  заглянули  внутрь.  Посреди  комнаты  висела  Света.  Ноги  ее  едва  не  касались  пола,  бело-синий  поясок  плотно  передавливал   шею,  к  посиневшему  лицу   прижималась, сорванная  с  крюка  люстра.

Одно  из  подлейших  проявлений  ошалелой  бабьей  бесчестности,  лицемерия – назидание    воздержанности,   не  задеваемости,  не  обидчивости,  умиротворения  и  прощения.  Разумеется  в  сторону  мужчин.  Что  б  мужчины  не  задевались,  не  возмущались.   При  чем   на  столько   напористо  и  цинично  делается  акцент  на  нарицательность   возмутимости  мужчин,  что   означенная  возмутимость  рассматривается,  как  несомненная  порочность.   То  есть  мужчин  надо  еще  нещадно  клеймить  за  то,  что  смеют  возмущаться.   Вот  некоторые  их  убийственно  смелые  суждения  на  сей  счет:

  «Ваши проблемы - это только ВАШИ проблемы. Сами виноваты, конечно, кто ж еще-то? Решайте. А не можете, так учитесь решать, чтоб не быть дураком»

«Начну с общеизвестного:"Невозможно обидеть того, кто не хочет обижаться". Сам по себе факт обиды является методом грубого эмоционального воздействия на оппонента, попытка подсадить его на чувство вины, т.е. ни что иное, как попытка манипулирования. В свой огород, ессно.
Обиду не надо ДАВИТЬ, её не надо испытывать... Т.е. возвращаемся к совершенствованию своей души.»

«Вас кто-то недооценил??? Повышайте свою ЦЕННОСТЬ.»

«Наверное, женщине слабость простить можно, она более эмоциональна по природе, а при нахлынувших эмоциях разумно мыслить трудно. Женщина от мужчины ведь не только физическими признаками отличается. Поэтому, общество к женщинам более лояльно, я думаю..." 

«Насильственные действия? Насильственными они воспринимаются потому что мальчики ещё не понимают для чего это делается и стесняются. Это просто мед осмотр.  Единственное, что я нашла гадкого в этом рассказике, так это комментарии автора...»

«а что такое недопустимое в вашем лично отношении женщины допустили? по морде когда врезали? ну, значит, за дело врезали»

Или  вот  такой  смелый  намек:

«Так Вы определитесь - ЧЕМ МУЖЧИНА от ЖЕНЩИНЫ отличается??? Или ...ничем - с вашей точки зрения?»

То  есть  признай  безальтернативно,  как  саму  собой  подразумевающеюся  аксиому, -  что  женщине  можно,  мужчине  нельзя. 

А  здесь  немудрено  хитрожопая   допускает  не  замечание  смысла  собственного  изречения:

«если бы мне случилось жестоко "обламать" парня предпочла бы в ответные действия подобное же моральное унижение, но никак не физическое насилие.»

Она  определяет  какую  реакцию  мужчины   допустила  бы,  на  свои  собственные  мерзости   по  отношению  к  нему.   Она  словно  и  не  видит,   как  хамейше  берет  на  себя   право  распоряжаться   его   правом  проявлять  собственную  волю. 

  Но  совсем  иное  дело  разумеется,  если  их  возмущают:

  «Насиловать я этих старых дураков(а им сейчас под 40 всем)не хочу,и тогда не хотела.А вот развесить на ковре их отрубленные руки(те самые,которыми меня нагло хватали против моей воли) не откажусь. 
И только десяток рук я считаю тем,что может мне возместить мой ущерб, ни срок,ни деньги,ни извинения,только сушеные руки»

«Но и Вы, скорее всего, не были ни вообще женщиной, ни женщиной-жертвой насилия в частности. Поэтому тоже не нужно вам рассуждать на эту тему с видом знатока. И если женщина заявляет, что отрубленная рука или отстриженный член возместят ей ущерб, значит так оно и есть.»

«К примеру,  изнасилованные женщины по-разному воспринимают произошедшее, 
Если какой-то коля трахнул ,невзирая на несогласие, пьянчугу зину, то мы его   посадим  лет на семь или он выплатит ей огромный штраф ,который позволит ей пить-гулять, не работая годами.  А если Коля(не особо хороший психолог)трахнул вместо пофигистки зины интеллектуалку с тонкой душевной организацией марину,    её душа будет требовать более сурового наказания.К примеру, чтоб насильника до смерти затрахали злобные гомосеки - негры с огромными куями, или того, чтобы преступника непременно сварили заживо в кипящем масле.»

Налицо  во  всей  красе  бабья  не  задеваемость  и  миролюбие.  По  доброте  она  готова  даже  ограничится    «всего  лишь  семью  годами  и  штрафом»   Отсидеть  бы  ей  семь  лет  в  тюряге!  Что  б  она  тогда  запела. 
Ну  а  если  уж  по  настоящему,  во  всей  возмущенной  бабьей  душе   тогда  затрахать  и  в  масле  сварить.  Причем  желать  подобного  по  ее  «нормальному»  представлению   должна  «интеллектуалка  с  тонкой  душевной  организацией». 

  «Одна моя приятельница, пробила насильнику мочевой пузырь и, кажется, простату острым каблучком-шпилькой с одного удара. Молодец, девчонка, мало того, что придурок сел в места отдаленные, стал полностью не того, как мужчина,..»

Ну  вот  еще  изумительный   показатель  бабьей  «не  жестокости». 

  А  вот  здесь  вотворение  чаяний  бабьей  души  в  реальности:

     http://www.youtube.com/watch?v=EhA1GXL3 … ure=relmfu   

  Вот  так  беззащитных,  затравленных  детей  пытать,  нейролептиками  закалывать.   Или   запросто  с  третьего  этажа  сбрасывать.  А  почему  нет?  Если  гарантированно  за  такое  ничего  не  грозит!!!  Попробовать  представить,  что  б  мужчина  девочку  с  третьего  этажа  сбросил.  Что  б  с  ним  сделали?!  Ну  а  женщина  разумеется  совсем  другое  дело.  Почему  нет?  Ведь  та  сброшенная  такие  неприятности  ей,  женщине  причинила!  Почему  ж  не  сбросить?!  Вот  такая  их  бабья  не  задеваемость  и  «не  жестокость».   Их  честность   и  справедливость.  Тонкая  душевная  организация.

А  вот  в  одном  ажиотажном  диспуте  нашлась  женщина,  высказалась  совсем  не  стандартно:

...Вы знаете, а я с Вами согласна. Я лично несколько раз становилась свидетелем женской "самости" (от слова сама). Вопиющая безапилляционая увернность в своей правоте почему-то дает дамам право вести себя нагло и напористо, гнуть свое, продвигать свое Я, наплевав на мнение и нужды окружающих. У мужиков это тоже есть, но почему-то я с этим встречалась реже. Поведение "стервятницы" на медосмотре просто мерзкое. А парни, которые в данном случае стали жертвами, скорее всего отомстят. Они отыграются на других. Скорей всего, на хороших девчонках. Вот что обидно. Хотя бороться за справедливость они могут на законных основаниях, ведь в «Основах законодательства Российской федерации об охране здоровья граждан» записано право на уважительное и гуманное отношение. А организация медосмотров призывников, по крайне мере, как об этом говорят и пишут, сама по себе чудовищна с точки зрения уважения человеческого достоинства...

Почитайте  господа.  Замечательно  изложенное,  потресающей  глубины  и  человечности  поветствование:

  http://lib.ru/INPROZ/MANN/frideman.txt

Открыл  я  как  то  такую  тему:  http://www.sexopedia.ru/forums/forum76/topic5002/   Через  некоторое  время  наскочили  сатанелые  бабы  и  ну  меня  рвать.   Ну  а  впереди  их  конечно  преданные  помощники.  Сразу  навешали   кучу  ярлыков.  Демагог  я,  слаб,  инфантилен,  болезненно  эгоцентричен,   обиды  не  способен  изживать…
Основную  мысль  темы   решительно  обозначили  извращением. 
Вроде  даже  соглашается  да,  мною  приведенные  примеры  преступны  и  должны  подвергаться  наказанию.  Но  вот  никак  не  изнасилованию.  Изнасилование  это  какое  то  мое  извращение.  Мое  сопоставление  изнасилования  с  жесточайшими,  дикими,  садисткими  расправами  над  мужчинами,   реализуемыми  на  уровне  правоприменения! и  активно  поддерживаемые  баборабским   обществом   уперто  проигнорировала. 

Еще  и  такой  ход  делает: - представляет  себя  защищающей  тех   подвергаемых  истязанию  интимной  сферы  детей!   Дескать  это  я  предлагаю  их  (детей!)  заставлять  насиловать  истязательниц.   
На  такие   алогичности  по  ходу  дискуссии   бабы  сплошь  и   рядом  смело  перескакивают.  Это  их  позиция. 

Измывательство  над  интимным  достоинством  подростков  она  упорно  обозначает  психологическим.  Ну  никак  на  физическое  не  согласна.  Я  им  на  это   возражал,  что вот  мол  изнасилование  разве  не  следует  в  таком  же  контексте  рассматривать  лишь  как  психологический  ущерб.  Почему  физическое  воздействие  (руками)  на  такие  чувствительные  места   меньше  физическое,  чем  изнасилование? 

Привел  я  очень  важное  на  мой  взгляд  суждение  о  нашей  реальности»

"Реально то положение таково, что даже самые унижающие, садящие поползновения против мужчин (И даже детей!) никак не осуждаются, не наказываются и в общественном сознании воспринимаются, как незыблемая норма. И это при том, что в отношении женщин даже куда менее разящие поступки пресекаются бесцеремонно и чрезмерно жестоко. (Уж не говорю сейчас о тех многочисленных примерах, когда никаких обид женщине нанесено и не было. А попросту, приученные к вседозволенности бабенки нагло подставляют невиновных мужчин) И в следствии такого кривосудия и воспитываются в обществе совершенно извращенные оценки в отношении поступков женщин и мужчин."

И  что  же  на  это  ответила  «серьезная»  и  «справедливая»  женщина? –

«Сплошной писк прижатого к стене самолюбия и мужского шовинизма в его омерзительнейшем проявлении.
У мужского шовинизма два проявления:
1)позиция "силы" (молчи, женщина; все бабы априори дуры; женщина не человек, её место на кухне и т.п)
2) позиция слабости(женщины притесняют мужчин; закон на стороне женщин; феминистки задавили ;бедные мужчины, как их обижают страшные и ужасные женщины...)

На мой взгляд, вторая форма более омерзительна.»

Вот  и  вся  бабья  справедливость. 

Ну  и  выскочила  еще  одна,  похлещще: 

«Если какая-то скотина меня изнасилует, то только мысли о том, что эта тварь больше никогда и ни с кем не сможет заниматся сексом возместит мне ущерб. А насиловать насилььника меня не вдохновляет, нет. Только кастрация»

Это  она  отреагировала  так  на  отстаивание  мною  права  подвергшихся  насилию  над  интимной  сферой  мужчин,  детей  на  изнасилование  истязательниц.  То  есть  это  те  затравленные  дети  скоты,  твари  и  только  кастрировать  их  и  никакого  им  ни  сострадания,  ни  возмещения. 

Мне  вообще  совершенно  не  понятно,  просто  непостижимо  как  можно  быть  на  столько  безжалостными,  без  сострадательными?!   Где  их  человечность,  хотя  бы  признаки  человечности?   Где  хотя  бы  признаки  их  материнского  чувства?!   Да  я  вообще  не  представляю,  как   можно  не  убояться  исповедовать  и  демонстративно  исповедовать  такое  сатанелое  человеконенавистничество!   Надо  бы  вывернуть  наизнанку  эту  их  бабью  душу  и  пристально  рассмотреть.  Что  там  внутри,  чем,  какой  всеразрушающей  отравой  наполнена?
  Ну  можно  ли  себе  представить  что  б  мужчина  демонстративно  выражал,  желал  вырывать  женщинам  матки  или  наворачивать  манду  на  затылок?!   Такое  высказать  доселе  мог  наверно  только  я  и  только  в  ответ  на  подобные  бабьи  кровожадные  наскоки.  А  у  них  это  получается  запросто,  как  само  собой  разумеешееся. 
  По  моему,  что  б  не  убояться  исповедовать  подобную  мерзость  надо  быть  слишком  примитивными  существами.  С  лишком  примитивной  психикой,  ничтожной  эмоциональной  сферой.  Да  можно  ли  в  таком  случае  подобных  существ  вообще  относить  к  людям?!

Баба  привыкла  всегда  чувствовать  себя  правой.   Даже  тогда,  когда  не  права  абсолютно  и  очевидно.   Привыкла  все  подминать  под  себя.  И  не  могла  не  привыкнуть.  Ибо  приучена  безнаказанностью.  Понимается  все  на  примитивном  уровне. – Все  то  можно  и  правильно,  за  что  ничего  не  грозит.   
Доказывая  свою  несомненную  справедливость  доводами  совсем  не  мается.   Если  с  доводами  «садиться  в  лужу»  «усом  не  поведя»  перескаивает  на  другую  позицию. – Начхать  де  ей  на  всякую  справедливость  по  сколько  никакой  справедливости  в  природе  вещей  нет.   Справедливость  придумали  слабаки,  не  нашедшие  места   в  жизни.  Это  им  та  справедливость  нужна.  А  бабе  то,  непременно  умелой  и  преуспевающей  и  железно  на  «своем»  месте  стоящей  на  хрен  та  справедливость  нужна.  Им  нужно,  что  б  самого  понятия  «справедливости»  не было,  что  б  всегда  себя  ощущать  справедливыми.